Следователь спросил:
— Вы можете подтвердить, что на снимке именно вы?
— Кажется, похож.
— Да или нет?
Вайс промолчал.
Следователь заявил:
— Это, несомненно, вы.
На второй фотографии Вайс был заснят в швейцарском банке, а на третьей был запечатлен документ с подписью Вайса и чиновника банка, свидетельствующий о том, что от него, Вайса, принято десять килограммов золота в двадцати слитках.
— Это ваша подпись? — спросил следователь.
— Но вы сказали, что Иоганн Вайс мертв, а я неизвестно кто.
— Нашим расследованием установлено, что вы Вайс — однофамилец погибшего во время автомобильной катастрофы обер-лейтенанта Иоганна Вайса. — И крикнул: — Встать!
Вайс нехотя поднялся.
Двое штатских тоже встали со своих мест. Один из них надел очки и прочел по бумажке:
...«На основании статей законов (следовало перечисление) чрезвычайный народный суд Третьей империи Иоганна Вайса, уличенного в незаконном вывозе золота за пределы рейха, приговаривает за совершенное преступление к смертной казни через повешение».
Добавил:
...«Примечание. Руководствуясь неопровержимыми уликами и в связи с тем, что преступник не мог быть доставлен в суд из тюремного госпиталя, где он находится, приговор вынесен судом заочно».
— Но, мне кажется, я абсолютно здоров, — сказал Вайс.
— Сейчас это для вас уже не имеет значения, — сказал человек в штатском, укладывая очки в футляр.
Следователь снова обратился к Вайсу:
— Я снял с вас обвинение в лжесвидетельстве, поскольку установлено, что вы действительно носите фамилию Вайс.
Вайс поклонился и шаркнул ногой.
— Вы имеете что-нибудь сказать? — спросил следователь.
— Только два слова, — усмехаясь, заявил Вайс. — Одному из наших агентов в Берне я оставил письмо на имя Вальтера Шелленберга, в котором высказал предположение о возможности подобной комбинации со мной и об опасности, грозящей мне со стороны господина Мюллера. Об этом меня предупредил агент абвера майор Штейнглиц.
— Ну что ж, — сказал человек в штатском, — тем скорее, значит, вам придется последовать за господином Штейнглицем.
Но Вайс заметил, что при этом его заявлении все трое «судей» украдкой переглянулись.
Сколько Иоганн ни пытался не думать о казни, сознание не повиновалось ему.
Он смог лишь вынудить себя не представлять подробностей, отсечь их.
Он знал, что может быть казнен немцами как советский разведчик. И все поведение перед смертью было им продумано до мельчайших подробностей. Он был уверен в себе и знал, что до последней минуты сумеет сохранить достоинство советского человека, чекиста. И эта борьба до последнего мгновения за свое достоинство должна была поглотить его целиком, заслоняя мысль о самой смерти.
Но быть казненным в обличье Иоганна Вайса — нет, к этому он не был подготовлен.
Самое страшное, что даже в эти предсмертные часы он не может, не имеет права стать самим собой. Он будет казнен немцами как немец.
Гестаповцы убьют немца, сотрудника германской секретной службы, и только.
Нелепость такой смерти терзала душу, приводила в бешенство.
Бессмысленно напрягать все свои душевные силы, готовиться к смерти, как к некоей вершине. Он может вопить, рыдать, молить о пощаде. Он может заниматься этим сколько угодно. Это будет только естественно для Иоганна Вайса, ставшего жертвой борьбы двух секретных служб, жалкой жертвой грызни между властителями рейха. И Вайсу нет нужды и не для чего сохранять человеческое достоинство перед смертью.
Но Александр Белов все же решил отвергнуть логику таких мыслей. Ведь существовал еще Вайс, тот Вайс, каким он стал. Ведь этот, нынешний Вайс во многом отличался от того, прежнего, с которым он начал свой путь. Он стал личностью в своем роде. И с этой личностью, возможно, кое-кому приходится считаться.
Белов, взвешивая все шансы на спасение, пришел к выводу, что если бы Иоганн Вайс, живущий в мире подлости, и пошел на сделку, то это была бы только никчемная отсрочка, купленная ценой слабодушия. А именно к этому понуждали Вайса двое людей, поочередно являвшихся к нему в камеру. Первый, приторно вежливый, по-видимому юрист по образованию, приходил один раз в неделю. Терпеливо, логично и настойчиво он убеждал Вайса сообщить все, что ему известно о деятельности в Берне агентов тайной дипломатии Шелленберга. За это он сулил ему помилование. С ним, воспитанным и образованным человеком, Вайс держал себя нагло, угрожая возмездием со стороны Вальтера Шелленберга. Юрист тихо и убежденно отвечал:
— Даже если упомянутой вам личности станет известно о месте вашего пребывания, вряд ли она теперь проявит к вам интерес, ибо знает, что здесь умеют заставить человека развязать язык. И в силу этих обстоятельств вы не представляете уже никакой ценности.
— Значит, если вы меня потом и выпустите на свободу, эта личность сделает все, чтобы расправиться со мной за длинный язык?
— Несомненно, — соглашается юрист. — Но другая личность, которая заинтересована в вашей информации, располагает достаточными возможностями, чтоб экспортировать вас, допустим, в Испанию.
— Чтобы там ребята Шелленберга расправились со мной?
— Это будет зависеть от вашего таланта конспиратора.
— А что мне помешает сообщить из Испании Шелленбергу, какую комбинацию вы проделали со мной?
— Это бессмысленно. Шелленбергу своевременно будут предъявлены ваши показания. Почему бы ему не поверить им?