Как ни соблазнительно было выслушать раненого, Вайс категорически отказался и ушел. Когда Густав сам примчался на мотоцикле к оставленному в одиночестве умирающему человеку, тот уже скончался.
Густав пришел в ярость, назвал Вайса безмозглой тупицей, разразился угрозами. Однако он быстро справился с собой, и хоть и не извинился, но вынужден был признать, что Вайс поступил так, как полагалось по инструкции.
На следующий день, очевидно после доклада о поведении Вайса кому-то из вышестоящих лиц, Густав сказал:
— Вы, Петер, заслужили доверие своей дисциплинированностью. И, исходя из этого, в определенных исключительных случаях вам разрешается принимать пакеты или получать изустную информацию. Но повторяю — только в чрезвычайных случаях, подобных этому печальному инциденту.
В ближайшее же воскресенье Генрих вынудил Вайса посетить семейство Румпфов.
Иоганну очень не хотелось подвергать себя новому испытанию. И все же он уступил Генриху, в надежде, что вскоре найдет повод покинуть общество, если пребывание в нем покажется ему бессмысленным.
Семейство Румпфов встретило молодых людей так радушно, будто оба они уже были сегодня здесь, а потом вышли погулять и сейчас вернулись.
По всему чувствовалось, что Генриха тут любят, считают как бы членом семьи.
И Вайсу сразу же пришлось сбросить с себя чопорную неприступность, как только Шарлотта Румпф, высокая, статная девушка в простеньком ситцевом платье, подавая ему руку, сказала сердечно:
— Можете не называть себя. Вы Иоганн! Я вас почти таким и представляла.
Темно-серые пытливые глаза девушки были странно лишены блеска, и поэтому, даже когда она улыбалась, ее усталое лицо со строгими чертами сохраняло чуть печальное выражение.
Не дав Иоганну ответить, Шарлотта попросила:
— Только, пожалуйста, не притворяйтесь, что вы удивлены. Генрих рассказывал мне о вас.
Генрих счел нужным вмешаться, пояснил:
— Только то, что необходимо знать девушке о незнакомом ей интересном молодом человеке.
— Генрих, не надо, — смутился Иоганн.
Тут в комнату стремительно вошла смуглая брюнетка в чем-то ярко-оранжевом, и от этого пронзительного цвета все вокруг померкло. Сверкнув черными глазами, она небрежно сказала Иоганну:
— Каролина фон Вирт. — Ласково положила руку на плечо Генриха, внимательно посмотрела на него. — Про вас сплетничают, будто вы все свои силы стали отдавать службе. И теперь я могу это подтвердить.
— Какие у вас для этого основания?
— Ну как же! Вы наконец-то захотели увидеться со мной.
— Только по велению сердца.
— Но в прошлый раз вы так интересовались моей работой на Беркаерштрассе, что я не могла не подумать: больше всего я вас интересую как ваша сослуживица.
Генрих смутился и, стараясь избегать взгляда Вайса, объяснил:
— Просто меня интересовало, насколько вы стали серьезны после того, как начали там служить.
— Представьте, не больше, чем вы.
Генрих обернулся к Вайсу, сообщил:
— Каролина знает несколько иностранных языков в совершенстве, впрочем, она совершенство и во всех других отношениях.
Вайс уже был осведомлен о том, что на Беркаерштрассе размещался лишь один отдел секретной службы — отдел иностранной связи. Он ведал операциями за границей и анализировал поступающие из-за границы материалы.
Позже он узнал, что Каролина, дочь умершего в 1935 году дипломата, почти всю свою жизнь провела за рубежом. Когда отец девушки умер, министерство иностранных дел пыталось привлечь ее к работе в своем разведывательном отделе, но она решительно отказалась. А чтобы избежать мобилизации на трудовой фронт, поступила в Шестой отдел СД стенографисткой и вскоре стала там переводчицей. Лучшей рекомендацией послужило то, что ее старший брат, недавно погибший на фронте, окончил в 1933 году университет вместе с Вальтером Шелленбергом.
Вначале Вайса обеспокоила энергичная решительность, с какой Генрих организовал для него это знакомство, но уже вскоре, как только они вышли с девушками погулять по лесу, все сомнения исчезли. Генрих был настолько увлечен разговором с Каролиной, что даже не подумал о том, как отнесется к встрече с ней Вайс.
Но если Густав узнает об этом знакомстве, ему, пожалуй, может показаться подозрительным, что Вайс уж слишком прытко акклиматизируется в Берлине. Поэтому Иоганн решил на всякий случай держаться подальше от Каролины, чтобы не дать ей повода говорить кому-либо о своем новом знакомстве.
Уловив выражение озабоченности в глазах Вайса, Шарлотта спросила:
— Вам скучно со мной? — И как бы сама с собой согласилась: — Конечно, я очень скучная и какая-то несовременная. Многие мои подруги поступили во вспомогательные женские подразделения, а я пошла на завод, отбываю там трудовую повинность. Живу в казарме и только на воскресенье прихожу домой.
— Но ведь вы тоже поступили патриотично, — равнодушно сказал Вайс.
— Нет, просто мне так захотелось. Папа был инженером на этом заводе, но с тридцать третьего года он нигде не работает, ушел на пенсию из-за болезни сердца.
— Ваш отец очень бодро выглядит, — машинально сказал Вайс. — Никак не скажешь, что он болен.
Шарлотта с тревогой взглянула на него. Уверила торопливо:
— Нет-нет, он очень болен.
И вдруг Иоганна осенило. Тридцать третий год — год прихода к власти фашистов. Нет, тут все не так просто. И с такой же поспешностью, как Шарлотта, сказал:
— Действительно, люди с больным сердцем часто выглядят великолепно.